Существует немало анекдотов о таких встречах, например о встрече с советским композитором Арамом Хачатуряном, которой вроде и не было, когда через комнату, где музыкант ждал аудиенции, под звуки «Танца с саблями» из балета «Гаянэ» маэстро пронесся в ритме этого танца. В этом и состоял весь прием. Не утверждая достоверности сведений, все же отметим, что если такой факт имел место, то его можно истолковывать не просто как очередную эффектную выходку, а как особую форму признания таланта гостя. Конечно, к подобным анекдотам следует относиться с достаточной осторожностью. Поэтому ограничимся лишь вышеприведенным случаем и его вольной интерпретацией и вернемся к осмыслению творческого наследия Дали.

Особого внимания заслуживает его графика, в которой с непревзойденным изяществом воплотился волшебный дар выдающегося мастера. Графические произведения Дали представляют не менее значительный, чем живопись и скульптура, исследовательский интерес.

В его листах, рисунках, литографиях, офортах всегда превалировало возвышенное чувство. В графике мы видим подлинного виртуоза, личность раскрепощенную, свободную от гнетущих условностей, поражающую воображение удивительной щедростью и глубиной ощущения мира, подлинного романтика. Штрих и линия, пятно и блик в его работах словно наполнены энергией самой жизни, ее изменчивым движением, бесконечными вариациями эмоциональных состояний, которые, подобно слепкам, несут в себе переживания автора.

Графические работы Дали, созданные по мотивам поэзии Данте и Ронсара, Аполлинера и Гёте, на сюжеты библейских притч, акварели к «Дон Кихоту» Сервантеса отвечают сложному, противоречивому ощущению художником таинства, непостижимости мироздания, восприятию Человека как венца творения, они уникальны и самоценны. В графике мастера нет той концептуальной запрограммированности, которая присуща большинству его живописных произведений. Здесь действительно присутствует то интуитивно-подсознательное, что не поддается литературному описанию, что волнует сердца и умы зрителей своей первозданной бесконечностью переживаний и ощущений, стихией чувств. Эти качества с необыкновенной силой и искренностью воплотились в графических вариациях художника на мифологические и библейские темы, в иллюстрациях к шекспировскому «Макбету», к «Тристану и Изольде», к «Алисе в стране чудес» Льюиса Кэрролла, к последней книге Андре Мальро «Король, я жду тебя в Вавилоне»...

Самого серьезного отношения заслуживают станковые рисунки Дали, его предварительные, выполненные карандашом, тушью, сангиной и сепией наброски к картинам; их создано огромное количество, и они имеют совершенно самостоятельное значение. Это не просто наброски, зарисовки, штудии, а законченные, отточенные по форме, пластически выразительные, образно концентрированные произведения. Они то импульсивны своей открытостью встречному чувству, то загадочно обворожительны, то напряженно драматичны. В них более заметна подвижность эмоциональных, настроенческих интонаций и смысловых акцентов, чем в живописи мастера. Белая поверхность листа была для него тем ирреальным пространством, которое дарует способность к откровению. Рисунки как бы передают нам дыхание художника. В одних мы видим прерывистую, нервную линию, в других она подобна пружине, в третьих — плавна, мелодична, витиевата.