В тот год Сальвадор написал много натюрмортов и портретов — бабушки, тетушки, отца, Лусии и мой. Дружил он тогда со своим ровесником — акварелистом Рамоном Рейгом (впоследствии преподавателем художественной школы в Фигерасе). Они часто писали одни и те же пейзажи и натюрморты, иногда — одну и ту же модель, для чего нанимали натурщика или натурщицу и делили расходы пополам.

Очень скоро брат стал в художественной школе первым учеником и любимцем сеньора Нуньеса, что неудивительно при таланте, чуткой душе и замечательном чувстве юмора, которые всегда отличали Сальвадора. Правда, по временам им овладевало желание выделиться во что бы то ни стало, каким угодно способом привлечь к себе внимание, и он вытворял бог знает что. Но это — в порыве, знай он, как будет выглядеть его поступок со стороны, он ни за что бы на такое не решился, ведь брат был и деликатен, и застенчив. Однако если уж он что вытворит, ни за что потом не признает, что вышло глупее некуда, — редкостный упрямец, да и гордец! Мало того: станет уверять, что пресловутая выходка если о чем и свидетельствует, так исключительно о его находчивости, уме и прочих замечательных качествах, и приведет целую кучу самых неправдоподобных, самых фантастических доказательств, ни на секунду не усомнясь в безукоризненной логике своих построений.

Разубеждать его бесполезно — только нервы тратить, а если настаивать на своей — совершенно очевидной! — правоте, он только разозлится, а в гневе брат сам не свой и не похож на себя. Уж если что втемяшится ему в голову, с ним не сладишь — ни за что не отступит и защищаться будет изо всех сил, да так яростно, что даже в лице переменится.

Примерно тогда же брат стал экстравагантен в одежде. Причем его костюм, такой несуразный и странный, не был маской, взятой напрокат. Одеждой Сальвадор заявлял о себе и выражал себя, но в то же время прятал за этой яркой оболочкой свою ранимую душу.

Брат отпустил длинные волосы и бакенбарды в полщеки, отчего лицо его стало казаться еще более вытянутым. Сальвадор был очень смугл и бледен одновремен-но — в смуглоте его проскальзывал отчетливый оливково-зеленоватый оттенок. Иногда зелень проступала слишком уж явственно, и все в доме начинали тревожиться: не болезнь ли это.

Большой шейный платок, свободная куртка или наоборот — в обтяжку (брат не признавал ни пиджаков, ни жилетов), широкие брюки до колен, высокие гетры и, конечно же, лицо, запоминающееся с первого взгляда, — таков был в ранней юности облик того, кому еще предстояло стать великим живописцем. Бледное лицо, узкий овал, подчеркнутый вертикалями бакенбард, и зеленые глаза — живые, проницательные, все видящие насквозь. Но иногда — в минуты покоя — во взгляде брата читалось сходство с отцом: та же ясность, та же умиротворенность.