Гений места — родительского дома, Фигераса, Кадакеса и Орлиной скалы — и гений моря живут на страницах ее мемуаров. Свет Кадакеса, его небо и море за обрывом беленой стены

— "гладкое, как рыбий глаз", — запечатлены в этой книге не менее зримо, чем на полотнах брата. Но если у Дали это вневременной, вселенский пейзаж, у Аны Марии место — земля Каталонии — неотделимо от времени, как и описанные ею люди. Они — плоть от плоти этой земли (а надо сказать, Каталония всегда ощущала свою особость и значимость в культуре полуострова, и в начале века это чувство стало почти болезненным). Все те, о ком с такой любовью рассказала Ана Мария, всецело принадлежат той ушедшей "прекрасной эпохе", замешкавшейся дольше, чем полагалось, у пиренейских отрогов. А ведь Дали — мальчик и юноша — дышал воздухом этой эпохи и вне ее атмосферы (скепсис, романтика и отрешенность, смешанные в равных долях) стал бы другим художником. Конечно, позже он переменился и как человек, и как живописец, но внимательному взгляду даже в его поздних полотнах очевидны образы, идущие от детства, — и там они ведут первую скрипку.

Но, думается, не менее системы лейтмотивов, восходящих к детству, важна доминанта эпохи, для которой искусство было не просто первостепенной ценностью, но камертоном. Поэтому нотариус и книготорговец вместе с парковым архитектором занимаются планировкой городского сада, создают музыкальный музей, устраивают праздник сардан и мечтают об их нотном издании. Они твердо знают: люди живут совсем не для того, чтобы

торговать или заверять завещания; их существованию придает смысл культура, и для нее нет мелочей. Поэтому каждой семье нужны зимние вечера с беленом и самодельными игрушками, а городу — мимолетное искусство праздников и карнавальных шествий, конкурс бумажных фонариков и полковой оркестр с вальсами Штрауса на бульваре. И даже сад, разбитый отцом Дали у своего кадакесского дома на почти отвесной скале, сотворен именно поэтому. Но разве тот, кто возмечтал о высоком саде, не ощутил бы тайной гордости за сына-художника? Отец мог, конечно, сколько угодно беспокоиться о неустроенном будущем сына, но суть все же в гордости и радости — и доказательством тому огромный альбом, куда он вклеивал газетные вырезки со статьями о выставках. (Дон Сальвадор не оставил этого занятия, даже выгнав сына из дому.)

Воспоминания Аны Марии появились в 1949 году — через семь лет после публикации в США "Тайной жизни Сальвадора Дали, написанной им самим". В 1944-м Ана Мария прочла аргентинское издание книги брата и взялась за перо, чтобы рассказать о том, что было, раз уж в "Тайной жизни" главенствует то, чего не было. Естественная реакция на мифотворчество, тем более о своей семье, однако примечательно, что в книге сестры исследователи находят подтверждение тому, что без ее свидетельств считалось бы очередным далинианским вымыслом: Ана Мария подтверждает и ужас перед кузнечиком, и садистские бесчинства двенадцатилетнего семейного идола, и иные умопомрачительные детали.