С братом они не виделись (если не считать двух мимолетных встреч, не доставивших никому радости) с тридцатых годов и прожили последние сорок лет в одном — крохотном

— городе, не желая даже слышать друг о друге, — и что же? Жители Кадакеса поделились на поклонников Дали и куда более многочисленных друзей Аны Марии. Она, думаю, предпочла бы избежать рейтинга, но смысл его несомненен: индивидуальности оказались сопоставимы. Должно быть, не случайно легендарному персонажу, предмету национальной гордости многие предпочли эту молчаливую женщину, рядом с которой пережили войну (из тюрьмы, где Ана Мария провела неделю, она вернулась в разрушенный родительский дом полубезумной, если верить тому, что Дали написал в "Тайной жизни").

Эта книга — не для любителей сенсаций и скандальных последних известий. Жаждущих перетряхнуть чужое белье — желательно погрязнее — она разочарует, если не возмутит. (Впрочем, для них есть другое чтение, благо об утолении духовной жажды этого рода читателей позаботились и главный биограф Дали Ян Гибсон, и наши издатели, спешно переведшие — впереди Европы всей — его "Постыдную жизнь", где все девятьсот страниц автор носится с навязчивой голубой идеей, которую с редкостным усердием уже лет тридцать вписывает в любую знаменитую биографию.) И не зря предисловие Гибсона к испанскому изданию воспоминаний Аны Марии Дали дышит плохо скрытым раздражением и, по сути, сводится к уведомлениям о том, что 1) в сюрреализме Ана Мария, в отличие от Галы, не разбиралась, 2) Галу, музу сюрреализма и свою новую родственницу, не любила, а главное — утаила что-то восхитительно патологическое, припрятанное в семейном помойном ведре.

Всё так — действительно, сюрреализм для Аны Марии не столько явление искусства, сколько темная сила, искалечившая жизнь брата, и ни о Гале, ни о семейных тайнах в книге ни слова. Она — о другом. Конечно, о брате, но не только. О детстве и юности, родителях, бабушке, няне, соседях-музыкантах, общение с которыми помогло молодым Дали понять, что такое искусство. О книгах, альбомах и спектаклях, виденных в детстве, о друзьях и домочадцах, городских праздниках и летних экскурсиях. Воспоминания Аны Марии безыскусны и непритязательны — таково первое и, надо сказать, стойкое впечатление. Настолько сильное, что не сразу замечаешь руку профессионального литератора, а ведь Ана Мария, прежде чем принялась за книгу, успела лет десять, по меньшей мере, поработать для каталонских газет, журналов и издательств. И, наверное, не зря все эти годы она так увлеченно занималась тем, что в русской провинции и сейчас почтительно называют неуклюжим словом "краеведение".