В это время Дали пишет много трактатов и эссе, с благоговением посвящая одну из литературных работ, например, маркизу Де Саду. Совместно с Филиппом Хальсманом завершает книгу «Усы Дали». Художник продолжает интригующую воображение окружающих интеллектуальную игру с самим собой, со своими случайными поклонниками и критиками, игру в сверхреальную жизнь, в кощунство и святость. Иными словами, в гипертрофированной, мистической форме он обнажает закамуфлированный внешними атрибутами добродетельной морали современный мир, уподобившийся Содому и Гоморре. Его искусство далеко от прямолинейной нравоучительной проповеди, оно скорее закодированный тест на гуманизм, на способность к покаянию и очищению. И прежде других он искушает и испытует себя, моделируя изощренные, непредсказуемые комбинации сверхреальных и реальных ощущений в литературных опусах и живописных произведениях.

Образный мир Дали подобен лабиринту, в который даже заглянуть отважится не каждый. Особая сакральность даже его сугубо религиозных полотен открывается не сразу, не вдруг. Дорога к таинствам, вершинам Веры витиевата, изобилует опасными соблазнами, которые не способен обойти обреченный. Не случайно под его кистью появляются и такие работы, как «Двое юных» (1954), где очевиден «скрытый» эротизм, быть может еще более соблазнительный, чем любые его откровенные формы.

Произведения подобного звучания и смысла преднамеренно противоположны религиозным композициям художника, носящим программный характер. В этом ряду и известное полотно, как всегда, с вызывающим названием — «Юная девственница (Вирджиния), автосодомизирующая рогами собственного целомудрия» (1954). Возможно, Дали подчеркивал тем самым для окружающих свою земную сущность, подверженность порокам и низменным страстям, вводя их в заблуждение. Существовало как бы два Дали, вместе с Гала образующих некое триединство.

Художника, по его собственным утверждениям, продолжали глубоко интересовать фундаментальные вопросы метафизики, которая занимала его всю жизнь. Он был «бунтующим человеком», и потому было бы уместным — чтобы приблизиться к его ощущениям и пониманию им своей миссии — обратиться к некоторым аспектам толкования метафизики Альбером Камю, который писал: «Метафизический бунт — это восстание человека против своего удела и против всего мироздания. Этот бунт метафизичен, поскольку оспаривает конечные цели человека и вселенной... Метафизический бунтарь вовсе не обязательно атеист, как можно было бы предположить, но это богохульник поневоле» 44.