Необычность внутреннего движения раскрывается постепенно, поэтапно, не нарушая духовной сосредоточенности модели. Эта картина изобилует большим количеством на первый взгляд сугубо декоративных деталей. Однако они выполняют отнюдь не однозначную символическую функцию. Например, яйцо, издавна считающееся образом, знаком вселенной, олицетворением начала начал, подвешенное к типичному элементу барочного декора — раковине, обретает здесь, по-видимому, уже более скрытое, измененное значение. Художник вводит в композицию не связанные логической нитью изображения рыбы — символа Христа, носорога, спелого колоса, раковин, роз... Возможно, тем самым он стремится выстроить одному ему известные метафорические ряды, но об этом остается лишь догадываться, хотя вполне вероятно, что живописец умышленно изолирует друг от" друга различные атрибуты, дабы усилить магическую многозначительность произведения. Изначально рассеивая внимание зрителя, Дали готовит его к постепенной духовной сосредоточенности на главном, которое в конечном итоге становится всепоглощающим, вызывает сильный всплеск чувств, глубокое сопереживание. Таким образом, религиозная тема приобретает черты аллегории жизни в ее божественном предназначении.

К числу программных произведений Дали, открывающих заключительную и вместе с тем самую продолжительную главу его творчества, относится полотно «Христос св. Иоанна на кресте» («Христос Сан Хуан де ла Крое»), написанное в 1951 году и хранящееся в Художественном музее Глазго. Необычный ракурс распятой фигуры, обращенной в глубь картинной плоскости, навстречу просвету, который служит как бы условной границей ирреального и земного, придает композиции в сочетании с эффектами контрастов света и тени драматическую экспрессию, усиленную идиллическим ландшафтом. Некоторая холодность академически совершенного рисунка, колористическая напряженность и эмоциональный мистицизм, вступая в противоречие, обостряют восприятие произведения, усиливают трагедийную интонацию, расширяют литературный контекст фабулы.

Фигура распятого Христа словно вознеслась над зрителем. Наклоненный вперед крест отгораживает, заслоняет нас от зловещей, мрачной бездны, заполняющей всю верхнюю часть холста. Распятый Христос будто удерживает эту всепоглощающую тьму своей жертвенностью. Его фигура залита светом незримого источника, распластанные руки отражаются резкой тенью на перекладине креста — тенью, подобной сакральному знаку. Нижняя часть картины мягким свечением безмятежного пейзажа возвращает нас к земному бытию. Зеркальная гладь воды, обрамленная пологими холмами, неспешные движения рыбаков, синева над линией горизонта и золотящиеся облака, доходящие до основания креста,— все это в сопряжении с мотивом распятия, казалось бы, невольно рождает необъяснимую душевную тревогу, интуитивное предчувствие. Здесь время словно встречается с вечностью, конечное — с бесконечностью. Многослойная образная структура этого произведения требует от зрителя не менее сложных ассоциативных размышлений.