Чтобы хоть немного приблизиться к пониманию духовной сути творчества Дали, обратимся к собственным мыслям и суждениям художника: «...когда Возрождение захотело подражать Бессмертной Греции, из этого получился Рафаэль. Энгр желал подражать Рафаэлю, из этого получился Энгр. Сезанн захотел подражать Пуссену — получился Сезанн. Дали захотел подражать Мейссонье. ИЗ ЭТОГО ПОЛУЧИЛСЯ ДАЛИ. Из тех, кто не хочет ничему подражать, ничего не выходит.

И я хочу, чтобы об этом знали. После Поп-арта и Оп-арта появится Арт помпье, но такое искусство умножится всем, что есть ценного, и всеми, даже самыми безумными, опытами этой грандиозной трагедии, называемой Современным искусством (Арт модерн)» '.

Художник не перестает поражать воображение зрителей парадоксальностью образного мировосприятия, утверждая свою монополию на гениальную непревзойденность. Неисчерпаемой фантазией, экстравагантностью натуры, кажущейся абсурдностью, внешней немотивированностью поступков, гипертрофированным честолюбием ОН преднамеренно создавал почву для особого рода мифологизации собственной персоны.

Портрет Лючгт.

Xenon, млело igi8

Автопортрет с шеей Рафаэля,

Хопст, масло igso—igsi

Дали обладал поистине универсальным даром и сумел блестяще реализовать свой талант в различных областях творчества — в изобразительном искусстве, кинематографе, литературе... Художественная критика и искусствоведческая наука, отчасти вопреки представлению Дали о собственной исключительности, упрощенно определили его лидирующее место в условных границах одного художественного направления — сюрреализма. Но, видимо, сейчас этого уже явно недостаточно, и существующие теоретические модели должно сменить более глубокое и сложное отношение к наследию великого мастера.

Возможно, нам только предстоит в будущем почувствовать и некую близость искусства Дали духовным исканиям русской культуры, гению Н. Гоголя, Ф. Достоевского, М. Булгакова, их вселенским фантасмагориям. Опыт подобных параллелей, на наш взгляд, оказался бы плодотворным, позволил бы выйти из суженного круга устоявшихся воззрений, однако мы еще недостаточно подготовлены к этому. А посему возвратимся пока к традиционной модели истории сюрреализма и месте в нем Дали.

Сюрреализм как новое явление в искусстве стал логическим продолжением дадаизма, поисков особого метаязыка, с помощью которого можно было бы найти объяснение или дать анализ другого языка — предметного. Напомним читателю в этой связи трактовку дадаизма в отечественных источниках. В 1926 году в книге И Маца «Искусство современной Европы» предложено следующее толкование: «...первым дадаистом был Т. Тцара, который выступил с первым дадаистическим манифестом в Швейцарии в 1916 г., но Д. развился только после империалистической войны. Дадаизм в изобразительном искусстве назывался мэрзизмом... Отрицая не только все результаты, но и все средства изобразительного искусства, М. «строит» свои картины и статуи не красками или, например, из гипса, а из «настоящих вещей» (например, фотографических снимков, гвоздей, спичечных коробок, проволоки, жестянок ит. д.), которые приклеиваются художником на полотно или на доску. Первый представитель мэрзизма— немецкий поэт-художник К. Швиттерс (1921)» 2.