– Нет, нет. Ничего комического. Архиепископы нравятся мне. Даже очень нравятся. Мне хочется несколько кощунственных образов, но в это надо вложить фанатизм, как в настоящее святотатство.

Бунюэль уехал со сценарием, чтобы начать делать монтажные листы в Париже. И я остался в Кадакесе один. Здесь я съедал в один присест три десятка морских ежей, залитых вином, и шесть отбивных, поджаренных на побегах виноградной лозы. По вечерам я наслаждался рыбными супами, треской в томате или жареной с укропом. Как-то, открывая морского ежа, я увидел рядом с собой на берегу моря белую кошку, из глаза которой били серебрянные лучи. Я подошел к ней, но кошка не убежала. Наоборот, она в упор смотрела на меня – и я увидел, что ее глаз проколот большим рыболовным крючком, острие которого выступает из расширенного и залитого кровью зрачка. Было страшно смотреть на это и невозможно вытащить крючок, не вынув глаз из орбиты. Я стал бросать в нее камни, чтобы прекратить это кошмарное действо. Но в последующие дни, открывая морских ежей, я видел образ кошки, и меня охватывал ужас (больше всего на свете я люблю вкус морских скалистых ежей, красных и отливающих средиземноморской луной. Мой отец любил их еще больше).

Я понял, что кошка что-то предвещает. И в самом деле, через несколько дней я получил письмо от отца, который сообщил мне, что меня окончательно изгнали из семьи. Я нераскрою здесь тайну, которая объяснила бы нашу ссору. Это касается лишь отца и меня. И я не намерен бередить рану, которая на протяжении шести лет мучила нас обоих.

Первая моя реакция на письмо – отрезать себе волосы. Но я сделал по-другому: выбрил голову, затем зарыл в землю свою шевелюру, принеся ее в жертву вместе с пустыми раковинами морских ежей, съеденных за ужином. Сделав это, я поднялся на один из холмов Кадакеса, откуда открывалось все селение, и провел там два долгих часа, любуясь панорамой моего детства, отрочества и зрелости.

Вечером я заказал такси, которое на следующий день довезло меня до границы, где я пересел в парижский поезд. За завтраком я ел морских ежей, политых терпким кадакесским вином. На стене виднелся профиль моей свежевыбритой головы. Я возложил на голову раковину и предстаю перед вами – как Вильгельм Телль. Дорога от Кадакеса до ущелья Пени – серпантин. Каждый поворот возвращает вид селения и бухты. На последнем повороте с самого детства я всегда оборачивался, чтобы еще раз наполнить глаза милым моему сердцу пейзажем. Но сегодня, в такси, не повернув головы, чтобы вобрать последнее изображение, я продолжал смотреть вперед.