Уже в названных произведениях художник предстает перед нами в несколько неожиданном качестве религиозно-мистического живописца, в творчестве которого содержится опосредованное отношение к современной ему действительности. Его работы теперь не предупреждают, устрашая, как это было в 30-е годы, а чаще носят скорее назидательный характер, становятся своего рода моралите. Они в большей степени напоминают театрализованные действа, воспринимаются как притчи.

В течение 1951—1952 годов Дали создает также цикл из юг акварелей по мотивам «Божественной комедии» Данте Али-гьери, служившего для художника источником вдохновения. Эта работа по-своему сопрягается с религиозной темой в творчестве мастера. Он здесь так же на собственный лад интерпретирует дантевский текст, как и при обращении к библейским мотивам свободно пользуется Священным писанием. При всей внутренней созвучности поэзии гения итальянского Возрождения, эти акварели исполнены иной интонации, в них превалирует автодиктат Дали. Книга Данте для него прежде всего побудительная причина, мотивировка размышлений и фантазий на извечные темы. Художник как бы дешифрует избранные места поэмы, создавая свои изобразительные версификации философско-этических идей, заключенных в стихотворных строфах.

Одновременно в эти же годы, наряду с работой над акварелями к «Божественной комедии», Дали готовит иллюстрации к книгам Мориса Сандоза «Дом без окон» и «На краю», пишет великолепный «Евхаристический натюрморт», его неистощимая фантазия рождает удивительное произведение ювелирного искусства, посвященное Гала, выполненное в золоте и украшенное рубинами, получившее название «Королевское сердце».

Говоря о радикальном сдвиге в сторону религиозной проблематики в послевоенном творчестве Дали, необходимо отметить, что ему претила наивная, спасительная иллюзия евхаристического блаженства: причащение для художника — процесс противоречивый, тернистый путь к нему ведет через душевные страдания, нравственные мучения, самоистязание. Отчасти этим можно объяснить появление в 1950 году картины «Дали в возрасте шести лет, когда он верил себе, что был маленькой девочкой, поднимающей кожу воды, чтобы

Треснувшая рафаэлевская голова, в которой взорвалась рафаэлевская голове.

Холст, масло, од/

обозреть спящую в тени моря собаку», которая, несмотря на всю абсурдность подобного названия, носит, на наш взгляд, исповедальный характер. Он как бы приоткрывает занавес над собственными пороками, необъяснимыми склонностями, латентным, скрытым эротизмом своей натуры. Не щадя себя, художник приписывает себе и чужие грехи, присущие роду человеческому. Причем делает это не в ироническом смысле названия работы, а в форме гротеска. Поэтому представляется логичным, точнее, закономерным появление такого произведения в период между созданием двух ранее описанных религиозных композиций — «Мадонна Порт-Льигат» и «Христос св. Иоанна на кресте». Все как в жизни: от грехопадения — через покаяние — к причащению и наоборот; такова сущность земного бытия человека.